Мы превосходно пообедали.

[vsv]

     Мне кажется, это было вчера, а между тем случилось  это  еще  в  начале
1788 года. Мы сидели  за  столом  у  одного  вельможи,  нашего  товарища  по
Академии,  весьма  умного  человека,  у  которого  собралось  в   тот   день
многочисленное общество. Среди  нас  были  люди  разных  чинов  и  званий  -
придворные,  судейские,  литераторы,  академики  и  т.  п.  Мы   превосходно
пообедали; мальвазия и капские вина постепенно  развязали  все  языки,  и  к
дессерту наша веселая застольная беседа приняла такой вольный характер,  что
временами начинала переходить границы благовоспитанности. В ту пору в  свете
ради острого словца уже позволяли себе говорить решительно все.  Шамфор  {1}
прочитал нам свои нечестивые, малопристойные анекдоты,  и  дамы  слушали  их
безо всякого  смущения,  даже  не  считая  нужным  закрыться  веером.  Затем
посыпались  насмешки  над  религией.  Один  привел  строфу  из   Вольтеровой
"Девственницы", другой - философские стихи Дидро:
 
                           Кишкой последнего попа
                           Последнего царя удавим
 
     И это встречало  шумное  одобрение.  Третий  встал  и,  подняв  стакан,
громогласно заявил: "Да, да, господа, я так же твердо  убежден  в  том,  что
бога нет, как и в том, что Гомер был глупцом". И он в самом деле был убежден
в этом. Тут все принялись толковать о боге  и  о  Гомере;  впрочем,  нашлись
среди присутствующих и такие, которые сказали доброе слово о том и о другом.
Постепенно  беседа  приняла  более  серьезный   характер.   Кто-то   выразил
восхищение  той  революцией,  которую  произвел  в  умах  Вольтер,   и   все
согласились, что именно это прежде всего и делает его достойным своей славы.
"Он явил собой пример своему веку, заставив читать себя в  лакейской,  равно
как и в гостиной". Один из гостей, покатываясь со смеху, рассказал  о  своем
парикмахере, который, пудря его парик, заявил: "Я, видите ли, сударь,  всего
лишь жалкий недоучка, однако верю в бога не более чем другие". И все сошлись
на том, что суеверию и  фанатизму  неизбежно  придет  конец,  что  место  их
заступит философия, что революция не за горами, и уже принялись высчитывать,
как скоро она наступит и кому из присутствующих  доведется  увидеть  царство
разума собственными глазами. Люди более преклонных лет сетовали, что  им  до
этого уже не дожить, молодые радовались  тому,  что  у  них  на  это  больше
надежды. А более всего превозносилась Академия за то,  что  она  подготовила
великое  дело  освобождения  умов,  являясь  средоточием   свободомыслия   и
вдохновительницей его.
     Один только гость не разделял пламенных этих восторгов и даже  проронил
несколько насмешливых слов по поводу горячности наших речей. Это был  Казот,
человек весьма обходительный, но  слывший  чудаком,  который  на  свою  беду
пристрастился к бредням иллюминатов.  Он  прославил  впоследствии  свое  имя
стойким и достойным поведением.
     - Можете радоваться, господа, - сказал он, наконец,  как  нельзя  более
серьезным тоном, - вы все увидите эту  великую  и  прекрасную  революцию,  о
которой так мечтаете. Я ведь немного предсказатель, как вы вероятно слышали,
и вот я говорю вам: вы увидите ее.
     Мы ответили ему задорным припевом из известной в то время песенки:
 
                      Чтоб это знать, чтоб это знать, 
                      Пророком быть не надо!
 
     - Пусть так, - отвечал он, - но все же, может быть,  и  надо  быть  им,
чтобы сказать вам то, что вы сейчас услышите. Знаете ли вы,  что  произойдет
после революции со всеми вами, здесь сидящими, и будет  непосредственным  ее
итогом, логическим следствием, естественным выводом?
     - Гм, любопытно! - произнес Кондорсе {2} со своим обычным глуповатым  и
недобрым смешком. - Почему бы философу и не побеседовать с прорицателем?
     - Вы, господин Кондорсе, кончите свою жизнь на каменном  полу  темницы.
Вы умрете от яда, который, как и многие в эти счастливые времена,  вынуждены
будете постоянно носить с собой,  и  который  примете,  дабы  избежать  руки
палача.
     В первую минуту мы все онемели от изумления, но  тотчас  же  вспомнили,
что добрейший Казот славится своими странными выходками,  и  стали  смеяться
еще пуще.
     - Господин Казот, то, что вы нам здесь  рассказываете,  право  же  куда
менее забавно, чем ваш "Влюбленный дьявол". Но какой  дьявол,  спрашивается,
мог подсказать вам подобную чепуху? Темница, яд, палач... Что  общего  может
это иметь с философией, с царством разума?..
     - Об этом-то я и говорю. Все это  случится  с  вами  именно  в  царстве
разума и во имя философии, человечности и свободы. И это действительно будет
царство разума, ибо разуму в то время  будет  даже  воздвигнут  храм,  более
того, во всей Франции не будет никаких других храмов, кроме храмов разума.
     - Ну, - сказал Шамфор с язвительной усмешкой, - уж  вам-то  никогда  не
бывать жрецом подобного храма.
     - Надеюсь. Но вот вы, господин Шамфор, вполне  этого  достойны,  вы  им
будете и, будучи им, бритвой перережете себе жилы в двадцати двух местах, но
умрете вы только несколько месяцев спустя.
     Все молча переглянулись. Затем снова раздался смех.
     -  Вы,  господин  Вик  д'Азир,  {3}  не  станете   резать   себе   жилы
собственноручно, но, измученный жестоким приступом  подагры,  попросите  это
сделать других, думая кровопусканием облегчить свои муки, вам  пустят  кровь
шесть раз кряду в течение одного дня - и той же ночью  вас  не  станет.  Вы,
господин де Николаи, кончите свою жизнь на эшафоте; вы,  господин  де  Байи,
{4} - на эшафоте; вы, господин де Мальзерб, {5} - на эшафоте...
     - Ну, слава тебе, господи, - смеясь воскликнул Руше, - господин  Казот,
по-видимому, более всего зол на Академию, а так как я, слава богу, не...
     - Вы? Вы кончите свою жизнь на эшафоте.
     - Да что же это такое, в самом деле? Что за шутки такие! Не  иначе  как
он поклялся истребить нас всех до одного!..
     - Нет, вовсе не я поклялся в этом...
     - Что ж это, мы окажемся вдруг под владычеством турок или татар или...
     - Нет. Ведь я уже сказал: то будет владычество разума. И люди,  которые
поступят с вами так, будут философы, и они будут произносить те самые слова,
которые произносите вы здесь вот уже добрый час. И они будут повторять те же
мысли, они, как и вы, будут приводить стихи из "Девственницы", из Дидро...
     Все стали перешептываться между собой: "Вы же видите, он  сумасшедший".
(Казот по-прежнему говорил все это чрезвычайно серьезным тоном). "Да нет, он
просто шутит. В его шутках ведь всегда есть нечто загадочное".
     - Так-то оно так, - сказал Шамфор, - но его загадки на сей  раз  что-то
не очень забавны.  Больно  уж  они  партибулярны,  как  сказали  бы  древние
римляне, а попросту говоря, несколько попахивают виселицей. Ну, и  когда  же
все это будет, по-вашему?
     - Не пройдет и шести лет, и все, что я сказал, свершится.
     - Да, уж чудеса, нечего сказать (это заговорил я). Ну, а мне,  господин
Казот, вы ничего не предскажете? Какое чудо произойдет со мной?
     - С вами?  С  вами  действительно  произойдет  чудо.  Вы  будете  тогда
верующим христианином.
     В ответ раздались громкие восклицания.
     - Ну, - воскликнул  Шамфор,  -  теперь  я  спокоен.  Если  нам  суждено
погибнуть лишь после того, как Лагарп6 уверует в бога, мы можем считать себя
бессмертными.
     - А вот  мы,  -  сказала  герцогиня  де  Грамон,  {7}  -  мы,  женщины,
счастливее вас, к революции мы  непричастны,  это  не  наше  дело;  то  есть
немножко, конечно, и мы причастны, но только я хочу  сказать,  что  так  уже
повелось, мы ведь ни за что не отвечаем, потому что наш пол...
     - Ваш пол, сударыня, не сможет на этот раз служить вам защитой.  И  как
бы мало ни были вы причастны ко всему этому, вас постигнет та же участь, что
и мужчин...
     - Да послушайте, господин Казот, что это вы такое проповедуете, что  же
это будет - конец света, что ли?
     - Этого я не знаю. Знаю одно: вас, герцогиня, со связанными  за  спиной
руками, повезут на эшафот в простой тюремной повозке, так же  как  и  других
дам вашего круга.
     - Ну уж, надеюсь, ради такого торжественного случая у меня  по  крайней
мере будет карета, обитая черным в знак траура...
     - Нет, сударыня, и  более  высокопоставленные  дамы  поедут  в  простой
тюремной повозке, с руками, связанными за спиной...
     - Более высокопоставленные? Уж не принцессы ли крови?
     - И еще более высокопоставленные...
     Это было уже  слишком.  Среди  гостей  произошло  замешательство,  лицо
хозяина помрачнело. Госпожа де Грамон, желая рассеять тягостное впечатление,
не стала продолжать своих расспросов, а только шутливо заметила,  вполголоса
обращаясь к сидящим рядом:
     - Того и гляди, он не оставит мне даже духовника...
     - Вы правы, сударыня, у вас не будет духовника, ни у вас, ни у  других.
Последний казненный, которому в виде величайшей милости даровано будет право
исповеди...
     Он остановился.
     - Ну же, договаривайте, кто же будет этот счастливый смертный,  который
будет пользоваться подобной прерогативой?
     - И она будет последней в его жизни. Это будет король  Франции.  Хозяин
дома резко встал, за ним поднялись с мест все остальные. Он подошел к Казоту
и взволнованно сказал ему:
     - Дорогой господин Казот, довольно, прошу вас. Вы слишком далеко  зашли
в этой мрачной шутке и рискуете поставить в весьма  неприятное  положение  и
общество, в котором находитесь, и самого себя.
     Казот ничего не ответил и, в свою очередь, поднялся, чтобы уйти,  когда
его остановила госпожа де Грамон, которой,  как  ей  было  это  свойственно,
хотелось обратить все в шутку и вернуть всем хорошее настроение.
     - Господин пророк, - сказала она,  -  вы  тут  нам  всем  предсказывали
будущее, что ж вы ничего не сказали о самом себе? А что ждет вас?  Некоторое
время он молчал, потупив глаза.
     - Сударыня, - произнес он наконец, - приходилось  ли  вам  когда-нибудь
читать описание осады Иерусалима у Иосифа Флавия? {8}
     - Кто же этого не читал? Но все равно, расскажите, я уже плоха помню...
     - Во время этой  осады,  сударыня,  свидетельствует  Иосиф  Флавий,  на
крепостной стене города шесть дней кряду появлялся некий  человек,  который,
медленно обходя крепостную стену, возглашал громким,  протяжным  и  скорбным
голосом: "Горе Сиону! Горе Сиону!", "Горе и мне!" - возгласил он на  седьмой
день, и в ту же минуту тяжелый камень,  пущенный  из  вражеской  катапульты,
настиг его и убил наповал.
     Сказав это, Казот учтиво поклонился и вышел из комнаты.

 

(с) Ж.-Ф.Лагарп

[vsv]

http://tvrain.ru/articles/poslednee_slovo_alekseja_navalnogo-379640/

 

Я говорил это, но, в общем-то, вижу, что последние дни не наступают. И самое главное, что меня в этом убеждает — если бы я всех вас здесь сфотографировал, вот так вот, втроем, а лучше всех вместе, с представителями потерпевших так называемых. Это вот те люди, с которыми я общаюсь в последнее время.

 

Люди, глядящие в стол. Понимаете? Вы все постоянно смотрите в стол. Я с вами со всеми разговариваю, а вы смотрите в стол, постоянно, все. Вам нечего сказать. Самая популярная фраза — вы ее точно знаете — которая обращается ко мне. Следователи, прокуроры, сотрудники ФСИН, вообще кто угодно, судьи по гражданскому праву, по уголовному, говорят эту фразу чаще всего. «Алексей Анатольевич, вы же все понимаете».

 

Я все понимаю. Но я не понимаю одного — но вы-то почему без конца смотрите в стол? У меня нет никаких иллюзий. Я понимаю отлично, что никто из вас сейчас не вскочит, не перевернет этот стол, и не скажет: «Да надоело мне! Я сейчас выхожу!» И не встанут представители «Ив Роше» и не скажут: «Убедил нас Навальный своими красноречивыми словами!»

 

Человек устроен по-другому. Человеческое сознание компенсирует чувство вины. Иначе бы люди постоянно выбрасывались как дельфины. Ну невозможно просто прийти и постоянно думать. Прийти домой и рассказать своим детям, мужу: «Вы знаете, сегодня я участвовал в том, что мы сажали заведомо невиновного. Я теперь страдаю и буду страдать постоянно»

[vsv]

Анек-баянек, философский

 

 

 

Физик, математик и инженер участвуют в конкурсе.

 

Каждому из них выдали одинаковое количество досок для забора и предложили огородить ими максимально возможное число овец.

 

Инженер построил небольшой, но крепкий загончик в форме квадрата.

 

Физик соорудил загон в форме окружности, утверждая при этом, что именно такая форма обеспечит большую вместимость овец.

 

Математик тоже построил заборчик по кругу, после чего сел в центре и заявил:

- Принимаем, что я нахожусь снаружи.

[vsv]

Принимаем, что я в центре! Изменено 31 декабря, 2016 пользователем vsv

[Feeel]

Не

[ЧЕБУРЕК]

не

[vsv]

Scilicet ultima semper

Exspectanda dies homini est, dicique boatus

Ante obitum nemo, supremaque funera debet.

 

Итак, человек всегда должен ждать последнего своего дня, и никого

нельзя назвать счастливым до его кончины и до свершения над ним

погребальных обрядов

 

Овидий.

Метаморфозы. III, 135 сл.

[ellis]

Какие то метаморфозы погребальные...

 

Зы. Долгие праздники-зло.

[vsv]

Отчего ж

 

математик вполне оптимист.

 

А вот, неумение, даже устав есть/пить/танцевать, предоставленную возможность заполнить чем-либо умным и/или полезным

как назвать?

[ellis]

Внутренней пассивностью и ленью можно назвать.

[Nazarich]

Отчего ж

 

математик вполне оптимист.

 

А вот, неумение, даже устав есть/пить/танцевать, предоставленную возможность заполнить чем-либо умным и/или полезным

как назвать?

Устав либо вызубрить, либо с рождения ему соответствовать.

Пари тут заключили с другом. Дальше второй страницы Устава карульно службы не вспомнили. Со слов "часовому запрещено".

Хотя караулов у нас предостаточно. С новым годом!

Блин опечатался. Пальцы толстые. Простите.

[YurDos]

Сидеть, спать, курить, прислонятся к чему либо, справлять естественные надобности...

[Nazarich]

Сидеть, спать, курить, прислонятся к чему либо, справлять естественные надобности...

вот глаз видит не тот порядок слов как минимум)))

[vsv]

Элис,

 

называю , "я влюбилась!" ,если вдруг начинаю кого страстно вожделеть.)))

 

Ну, правильнее было бы осторожно сказать "я увлеклась", или еще как

любовь сильное чувство, почти как ненависть
всуе не надо бы

зы
сорри, я в тот оазис действительно зря влез

[ellis]

влюбленность- это и есть увлечение. Для меня это синонимы. Ну и звучит приятнее.

"Я увлеклась"- коряво как то.

[ellis]

А к чему осторожничать, кстати?

[vsv]

Чтобы не попутать.

 

Когда придет действительно любовь

 

(а она приходит, к каждому, только мало кто способен это увидеть)

 

привычка влюбляться/увлекаться каждой встречной с большими сиськами

может сыграть злую шутку - и та, которую мог бы любить

исчезнет просто оттраханной. Как все. И исчезнет

навсегда.

[YurDos]

вот глаз видит не тот порядок слов как минимум)))

Знаешь, как давно это было??))

Еще порядок чтобы правильно

[Nazarich]

Знаешь, как давно это было??))

Еще порядок чтобы правильно

У меня в 2000 закончилось

[vsv]

[ellis]

И как вы, Дон , угадываете...

Второй день эту мысль думаю

[vsv]

 

Командовать в доме должен кто-то одна!

 

Счастье — это когда у тебя среди друзей есть медик, мент, юрист и киллер. Сразу жить становится как-то проще.

 

Собирается купец за три моря. Спрашивает дочерей:

— Каких гостинцев привезти вам, дочери мои любезные?

— Привези мне, батюшка, лекало! — молвила старшая.

— Дохтура, что ли?

— Да нет, батюшка. Лекало. Овалы чтобы рисовать. И линейку логарифмическую.

— На сколько сантиметров, доченька?

— Без разницы, батюшка. Запомнишь ли?

— Запомню, старшенькая. А тебе чего привезти, средняя дочь моя?

— А мне, батюшка, тестер привези.

— Сухари жарить?

— Да не тостер, батюшка, а тестер. Прибор такой. Измерительный. С проводами, зажимами. До килоома. И электронный не бери. Старый хочу. Привычней он мне.

— Ох, — вздохнул отец, — а тебе что привезти, младшенькая?

— А мне, батюшка, привези станок фрезерный. А еще — электролобзик, болгарку, перфоратор бошевский и электросварку компактную. А электродов не вези, я их на стройке натырю.

— Вашу мать! — закручинился отец. — Вы же женщины! Вы же на выданье! Фиг вам, а не электролобзик! Тебе помаду, тебе помаду, а тебе, младшенькая — помаду, лак для ногтей и журнал «Космополитен». И пока меня не будет, чтоб вышивали крестиком! Ясно? Заборы не строить, канавы не копать, дрова не рубить!

 

- Доктор, у меня серьезная проблема - устаю очень.

— Почему? — спрашивает врач.

— Мне каждую ночь снится один и тот же сон: первую половину ночи я толкаю поезд Одесса Жмеринка, вторую — Жмеринкa-Одесса.

— Ну представьте, что вторую половину ночи поезд Жмеринкa-Одесса толкаю я.

— Ой спасибо, доктор, уже легче стало.

Заходит другой пациент.

— Доктор, я так мучаюсь. Первую половину ночи мне снится, что я занимаюсь сексом с блондинкой, a вторую с брюнеткой. Устаю очень.

— Ну, представьте, — говорит доктор, — что первую половину ночи с блондинкой сплю я.

Больной:

— А блондинка симпатичнее. Нельзя ли поменяться?

Врач:

— Никак нельзя. Вторую половину ночи я толкаю поезд Жмеринкa-Одесса.

[vsv]

Однажды два джентльмена стрелялись из-за леди, а она смотрела на них с балкона. Грянул выстрел.

- Мимо! - объявил секундант.

Вот-вот раздастся второй.

- Осечка! - облегченно вздохнул джентльмен.

"Ну блин... Лучше Тарантино посмотреть", - подумала леди и разочарованно покинула балкон.

[vsv]

Отвечу здесь

 

Ну так то да..

 

Если я удерживаюсь от того, чтобы приставать к людям, они сами заботятся о себе.

Если я удерживаюсь от того, чтобы приказывать людям, они сами ведут себя правильно.

Если я удерживаюсь от проповеди людям, они сами улучшают себя.

Если я ничего не навязываю людям, они становятся собой.

Лао Цзы

 

https://snob.ru/profile/29563/blog/119104

 

оттуда же

 

 

Если человек понимает, чего он хочет, если может, пусть интуитивно, сформулировать, зачем ему это нужно, если он спокоен и счастлив, дальше все пойдёт почти само собой. Нам остаётся только не мешать. И помогать, предлагая удобные рамки, предоставляя возможности учения, помня о том, что выбор всегда должен оставаться за сами человеком. В этом и проявляется профессионализм учителя: задавать широкие и открытые образовательные рамки, делать процесс учения возможным для человека.

Ну, само собой, это если понимает.. да и если нет, получится ровно то же.. постил уже где то здесь, ну да ладно

хороший текст и 2 раза никому не повредит

 

 

Будах засмеялся.

- Если бы я мог представить себя богом, я бы стал им!

- Ну, а если бы вы имели возможность посоветовать богу?

- У вас богатое воображение, - с удовольствием сказал Будах. - Это

хорошо. Вы грамотны? Прекрасно! Я бы с удовольствием позанимался с вами...

- Вы мне льстите... Но что же вы все-таки посоветовали бы

всемогущему? Что, по-вашему, следовало бы сделать всемогущему, чтобы вы

сказали: вот теперь мир добр и хорош?..

Будах, одобрительно улыбаясь, откинулся на спинку кресла и сложил

руки на животе. Кира жадно смотрела на него.

- Что ж, - сказал он, - извольте. Я сказал бы всемогущему:

"Создатель, я не знаю твоих планов, может быть, ты и не собираешься делать

людей добрыми и счастливыми. Захоти этого! Так просто этого достигнуть!

Дай людям вволю хлеба, мяса и вина, дай им кров и одежду. Пусть исчезнут

голод и нужда, а вместе с тем и все, что разделяет людей".

- И это все? - спросил Румата.

- Вам кажется, что этого мало?

Румата покачал головой.

- Бог ответил бы вам: "Не пойдет это на пользу людям. Ибо сильные

вашего мира отберут у слабых то, что я дал им, и слабые по-прежнему

останутся нищими".

- Я бы попросил бога оградить слабых, "Вразуми жестоких правителей",

сказал бы я.

- Жестокость есть сила. Утратив жестокость, правители потеряют силу,

и другие жестокие заменят их.

Будах перестал улыбаться.

- Накажи жестоких, - твердо сказал он, - чтобы неповадно было сильным

проявлять жестокость к слабым.

- Человек рождается слабым. Сильным он становится, когда нет вокруг

никого сильнее его. Когда будут наказаны жестокие из сильных, их место

займут сильные из слабых. Тоже жестокие. Так придется карать всех, а я не

хочу этого.

- Тебе виднее, всемогущий. Сделай тогда просто так, чтобы люди

получили все и не отбирали друг у друга то, что ты дал им.

- И это не пойдет людям на пользу, - вздохнул Румата, - ибо когда

получат они все даром, без трудов, из рук моих, то забудут труд, потеряют

вкус к жизни и обратятся в моих домашних животных, которых я вынужден буду

впредь кормить и одевать вечно.

Не давай им всего сразу! - горячо сказал Будах. - Давай понемногу,

постепенно!

- Постепенно люди и сами возьмут все, что им понадобится.

Будах неловко засмеялся.

- Да, я вижу, это не так просто, - сказал он. - Я как-то не думал

раньше о таких вещах... Кажется, мы с вами перебрали все. Впрочем, - он

подался вперед, - есть еще одна возможность. Сделай так, чтобы больше

всего люди любили труд и знание, чтобы труд и знание стали единственным

смыслом их жизни!

Да, это мы тоже намеревались попробовать, подумал Румата. Массовая

гипноиндукция, позитивная реморализация. Гипноизлучатели на трех

экваториальных спутниках...

- Я мог бы сделать и это, - сказал он. - Но стоит ли лишать

человечество его истории? Стоит ли подменять одно человечество другим? Не

будет ли это то же самое, что стереть это человечество с лица земли и

создать на его месте новое?

Будах, сморщив лоб, молчал обдумывая. Румата ждал. За окном снова

тоскливо заскрипели подводы. Будах тихо проговорил:

- Тогда, господи, сотри нас с лица земли и создай заново более

совершенными... или еще лучше, оставь нас и дай нам идти своей дорогой.

- Сердце мое полно жалости, - медленно сказал Румата. - Я не могу

этого сделать.

 

(с)

[vsv]

 

— Вот я был 5 раз женат! И теперь точно знаю, что женщинам нужно!

— Ну и что им нужно?

— Мужика нормального!